Геннадий Вершинин

«Зарека ты моя, Зарека…»

Лысьвенский чусовлянин

Наверное, этот дом по улице Чайникова был запрограммирован на интересные, неординарные личности, оставившие добрый след не только на Урале, в России, но и в мире. Об академике, искусном хирурге-офтальмологе Святославе Федорове я уже рассказал. Сегодня речь пойдет о не менее удивительном человеке, тоже преуспевшем в своей области деятельности.

Зовут его Леонард Дмитриевич Постников. Мы познакомились в г. Чусовом лет десять назад. Правда, чусовляне ещё до встречи с ним прожужжали мне все уши рассказами про Дон-Кихота из Архиповки. Того самого, который организовал в Чусовом спортивную школу «Огонек», где выросли восемь десятков мастеров спорта, пять — международного класса, четыре чемпиона мира и незабываемый Сергей Шунлецов, олимпийский чемпион по фристайлу. Музеи реки Чусовой и Ермака, Георгиевская церковь, деревенская изба конца XIX века, музей писательских судеб, музей деревянной игрушки, памятник чусовским воинам, погибшим в Чечне — всё это с любовью создано Леонардом Постниковым и его единомышленниками.

В общем, так его расписали коллеги из «Чусовского рабочего», что я с небывалой оторопью ждал встречи с местным Леонардо. Как же! Заслуженный работник культуры России, Почетный гражданин города Чусового. А он сам на меня вышел. Вернее, нас познакомил … Виктор Астафьев.

«Читал твои воспоминания о Викторе Петровиче. Если ещё нужны какие-то о нем подробности, приезжай ко мне в Архиповку», - сходу перешел на «ты» высокий, чуть сутуловатый старик с крепкими широкими ладонями и, действительно, с почти дон-кихотовской бородкой. Его простецкое «ты» как-то сразу расположило к непринужденной беседе. Сначала, вестимо, потолковали об Астафьеве, которого благодаря писательскому музею по сути заново открыл чусовлянам Леонард Дмитриевич, дороживший давней дружбой и перепиской с Виктором Петровичем.

Шире-дале, слово за слово - и оказалось, что родиной своего детства Постников считает именно Лысьву, куда перебрались родители из Перми, а в Пермь переехали из Большой Сосновы. Более того, в поселке Зарека мы жили с ним в одном доме, в той же самой комнате, что и Святослав Федоров. Только в разное время. Я - после, а Леонард Постников - до войны, в конце 30-х годов. Со светлой печалью («былое не вернешь») вспоминает Леонард Дмитриевич о лысьвенском периоде своей жизни:

- В те годы Зарека была зеленым районом. Не изъезженные машинами и тракторами улицы заросли травой - для ребят настоящий рай. Это понимаешь только сейчас, когда кругом уже всё утоптано, закатано, когда из-под асфальта травинка не может пробиться к солнцу. Мы жили на втором этаже в одной комнате, а в другой – через кухню - Нина Павловна Шонпурова, преподаватель русского языка и литературы, старейшая сотрудница техникума. Лет сорок она работала в нём.

Напротив через дорогу жили Выломовы, у них в семье росло четверо братьев. Старшему Петьке, выдумщику и шпане, мы подражали. Это он нас водил на Заболотинский пруд, который в те годы был зарыблен и охранялся. Так мы подползали к камышам, перекидывали через них нитку с крючком (удочку заметят!) - и без улова редко возвращались.

Запомнились ходившие по улицам точильщики ножей. Прямо как в дореволюционной России. Идёт мужичок от дому к дому, покрикивает: «Точу ножи, ножницы!». А сам топ ногой по педали станочка, и всё у него крутится-вертится. Помню, как готовили столбы для освещения - не такие, как сейчас - с пропиткой, а с обжигом, чтоб дольше стояли, не гнили.

Поселок был вообще-то полусельский. Почти все хозяева держали живность - коров, свиней, курей. За курицами и цыплятами постоянно охотились коршуны. Мы, пацаны, по ним стреляли из самодельных луков. Стрелы делали настоящие - с железными колышками, которые вырезали и паяли из консервных банок. Как-то всё же сбили здоровенного рыжего коршуна. Видишь, это была не только ребячья забава: мы защищали домашнюю птицу от хищников.

А Ваню-Тюрю, полудурка нищего, ты, Гена, не застал? Между прочим, сделала таким его советская власть. То ли пекарню, то ли мельницу держал он. И дело ладилось. В тридцатые же годы его, как единоличника, кышкнули с собственного двора, где всё нажил своим горбом. После этого и свихнулся он умом. Ходил по улицам с железной клюкой, а мы, угланы, травили его: «Ваня-Тюря, дай покурить, дай в гармошку поиграть!». Его это бесило. Затрясет клюкой — и на нас. А чем больше он злился, тем сильнее мы его донимали. А другой юродивый, наоборот, добрый был. Звали его Петя-Иня. Для него у нас тоже была припасена дразнилка: «Петя-Иня, ж... синя! Полосатые штаны!». А он лишь улыбается. Бабы жалели его, подкармливали.

С северной стороны ниже дома проходил глубокий овраг, на другой стороне которого начиналась Пьяная Гора. Домов там ещё не было, стоял сплошной ельник. Его никто не трогал, не вырубал. В логу из-под плитняка вытекал ручей. В этом овраге мой отец с дядей иногда стреляли по бутылкам из «мелкашки». Неподалеку от нашего дома, на гористом выступе-пятачке со стороны Зареки, у оврага стояла небольшая кузница с настоящими мехами. Мы туда частенько бегали, порой и ночевали.

Однажды ясным июльским днем - мне было лет пять - вышел я из дома, глянул: над ельником проплывает огненный шар, спокойно так с нашей Горы на Пьяную перемещается. Потом обратно. А сам такой яркий, как солнце. Так я впервые увидел шаровую молнию. Зрелище впечатляющее.

А зимой мы друг дружке хвастались, у кого лучше санки-кованки. Почти в каждой семье имелись такие, порой двух-трехместные. Сиденья у них даже бархатом обивали, по бокам - кисточки. С горы несутся, только не зевай! Еще мы каждую весну делали на своей улице запруду. Вода в ней копится, копится - и как рванёт в лог!

Мимо нашего дома к третьей проходной обычно шли рабочие, живущие в Зареке, на Липовой. Мы их в жаркую погоду поили водой - по копейке за стакан. Зимой же на крутых спусках вырубали топориком ступеньки в снегу. А я в интеллигентной семье рос, топора не было, так у матери сечку спёр, ей вырубал ступеньки. За них рабочие хвалили нас.

Вид на город с Каланчи.

В сторону поскотины, за домами, высилась гора Каланча. Любили мы туда бегать. Страдовали вику, а в какой-то год там посеяли подсолнух. Красиво! И всё вызревало. На Каланче стояла деревянная вышка. Залезешь на неё - ветром раскачивает. А с вышки, как на ладони, весь завод. Паровозики-кукушки ползают.

А ещё любили наблюдать за установкой - так и не знаю, как она называлась. В общем, на определенную высоту поднимается огромный металлический шар метра полтора в диаметре, потом как ухнет сверху по мартеновскому слитку, и тот - вдребезги. Интересно. Могли часами смотреть на водопад с плотины. Она же тогда ещё не была огорожена забором, правда, вахтер гонял - проходи, проходи! Представляешь, метров с 16-18 лавина воды вниз несется – кругом белые брызги. Красотища!

С Каланчи можно облако поймать.

Когда маме дали квартиру, мы переехали с улицы Чайникова на улицу Ленина. Не нравился мне казенный дом, я зачастую убегал к ребятам в Зареку. Нам же там было вольно, как индейцам. Из луков стреляли, бумажных змеев запускали, пиканы ели, за грибами летали — лес-то рядышком. А в каменном доме, увы, не то, - ставит точку Леонард Дмитриевич.

Это было детство, счастливое уже только потому, что ты есть, тебе светит солнце, и каждый день дарит новые открытия пытливой ребячьей душе. А теперь я приведу отрывок из очерка «...И вперёд!» В.Курбатова о Постникове взрослом.

«Ничего никогда не давалось легко. Материнская Чусовая часто видела, как плывет стареющий годами, но всё нетерпеливый человек, поглядывая налево и направо, - значит, «переплывает» очередное гонение, врачует душу, набирается сил на новое дело.

Начальство набегало только потешиться, банькой побаловаться, похвалиться перед заезжими гостями чужим, словно своим, а добиваться помощи всегда надо было «силой». Он не выходил гнуться и дураков всегда звал дураками. Кончилось тем, что остался на «музейном» берегу речки Архиповки: спорт - славу его и гордость, дело жизни - отняли с мстительной нечистотой, не простили норова.

Приедешь: сидит у камина туча-тучей, не подступись. Молчит, думает. Не суйся - никто не поможет. «Внук Никита говорит: «Что это у тебя, дед, дрова горят потухловато? - А это у меня дела идут «потухловато». Помолчит, помолчит, обойдет хозяйство, насвистывая. Засунув руки в карманы, долгий, сутулый, вернется к себе или в «трактире» присядет за фортепьяно и выколачивает из него что-нибудь боевое «чапаевское»... А утром вышел в сугроб, окатился ледяной водой из колодца, и опять вперед!

От этого, от музейных забот - год за годом всё надо делать через силу, как в стане врагов, словно не родную историю спасает, а мешает всем жить, - в письмах нет-нет и прорвется: «А не послать ли всё...», но это нынче, кажется, припев всех русских музейщиков, родных наших дон-кихотов.

...Однако надо начинать новый день. Держать жизнь и человека. В себе, в России».

В человеке многое, если не всё, закладывается в детстве, в юности. И то, что Леонард Постников стал известнейшим на Урале краеведом, рачительным хранителем старины, не есть ли следствие его детских наблюдений, впечатлений, которыми была так богата лысьвенская Зарека? Взять хотя бы приверженность Постникова к герою гражданской войны Чапаеву.

- Фильм «Чапаев» мы смотрели в детстве десятки раз. И даже «прокручивали» кино в живую: и саблями деревянными рубились, и «беляков» в бегство обращали. И Травянский пруд, будто реку Урал, наш ребячий Чапаев раненым переплывал. Плывешь, бывало, а по тебе с берега камнями пуляют. Шлепнет камешек по спине или по макушке «погладит» — всё, попали гады, подстрелили... Махнешь рукой напоследок - и под воду уходишь, «тонешь». - с улыбкой вспоминает Леонард Дмитриевич.

А спустя годы у него завяжется переписка с дочерью Чапаева Клавдией Васильевной. Летом 2003 года бессменный 76-летний директор культурно-этнографического центра «Истории реки Чусовой» Леонард Постников пригласит праправнучку героя гражданской войны Василису Чапаеву к себе в музейно-деревянную Архиповку. Вот эта верность боевым традициям наших дедов и отцов, бережное отношение к языку и быту предков, стремление, чтобы и у молодых в душе и памяти укладывались устои Отечества - именно эти качества отличают нашего земляка из Зареки.

Считается, будто в имени и фамилии каждого человека содержится некая смысловая тайна. Надо лишь, используя (без повтора!) все буквы - из которых состоят имя и фамилия, переставить местами так, чтобы получилось смысловое предложение. Я долго переставлял, и вот какая вышла разгадка: Леонард Постников — Да, он велик, но прост.

Таким и оставайся, Леонардо!

...К 60-летию Победы в Великой Отечественной войне Леонард Дмитриевич прислал мне открытку с коротким текстом: «Дорогой Гена! За Победу! За Россию! За Зареку!». Добавить тут нечего.

Геннадий Вешинин, февраль - июнь 2005 года, город Лысьва.